"Физрук Василий Николаевич Стругураш совсем уже было собрался выключить свет в спортзале и рвануть домой, как вдруг увидел шагающую в его сторону маленькую фигурку и даже застонал от тоски. Физрук тепло относился к школе, ценил свою работу, нежно любил вожатую Иру Савочку и ее пионерскую комнату. Правда, глядеть потом, как пионеры подносят использованные ими горны к губам, он не мог — слегка мутило. Но, в общем и целом, работа была великолепной, непыльной, коньячной. Была бы... если бы не Яша Гольдман. Сей перешедший недавно в девятый класс юноша (а именно он и семенил сейчас через школьный двор навстречу Василию Николаевичу) был чемпионом города по восьми предметам, а в остальных олимпиадах просто не участвовал, не видя соперников. Так что немудрено, что в девятый класс он перешел только с одной «четверкой» — по физкультуре. Стругураш был не злым человеком и понимал, что Гольдман идет на медаль, но ведь даже «четверку» ему натягивали с большим трудом. Король учебы, знавший всё необходимое и много более того, Яша каждую неделю на два часа превращался в посмешище всего класса. Он потел, пробегая пять метров, портил и без того спертый воздух спортзала, выполняя стандартный кувырок, и висел на канате тряпочкой. Гольдман, запыхавшись, пересек школьный двор и поздоровался с учителем. Стругураш неохотно кивнул в ответ и отвел глаза. Смотреть на Яшу было больно: крохотный, щуплый, с клювом, увлекающим лицо слегка вперед. К тому же на лбу Гольдмана ярко, как фонарь, сверкал очередной прыщ, а с носа свисала дежурная капля пота. «Что за уродливый народец!» — промелькнуло в голове физрука, но, как коммунист и интернационалист, он отогнал от себя недостойные мысли. — Чего тебе, Гольдман? — спросил Стругураш. — Я хотел поговорить с вами об оценках за нормы ГТО, — заявил Гольдман и протер оправу очков. Неделю назад физрук раздал пресловутые нормы ученикам и предупредил, что за каждый норматив будет выставляться отдельная отметка. О Гольдмане он в тот момент старался не думать. Углубившись в воспоминания, Стругураш не сразу заметил, что Яша что-то с жаром ему объясняет. Пришлось вслушаться: — ...и легко заметить, что все адаптированные с помощью моего коэффициента критерии я выполняю на «пятерку». — Но как? — выйдя из транса, прохрипел Василий Николаевич. — Гольдман, я понимаю, что тебе нужна «пятерка» для медали, но ты же и на «троечку» не можешь пробежать. — Эти нормы — не могу, — с готовностью ответил Яша, — а адаптированные могу. Давайте я еще раз вам объясню, а вы, если что непонятно, переспрашивайте. Яша достал из потертого портфеля нормативы ГТО и листок бумаги, вырванный из тетради. — Взгляните, Василий Николаевич, это нормы ГТО для девятых классов. Бег на сто метров, на два километра, прыжки в высоту и в длину с места, штанга и так далее. Правильно? Очень хорошо. Но, Василий Николаевич, эти нормы, безусловно, рассчитаны на габитус среднего девятиклассника. — На что? — изумился Стругураш. — Габитус — телосложение, ну, рост, вес, — торопливо объяснил Гольдман, не желая сбиваться с основной мысли. — Теперь взгляните: средний рост мальчиков нашего класса приближается к 170 сантиметрам. Мой же рост не превышает 135 сантиметров, что составляет 80 процентов от среднего роста, или, если вам угодно, коэффициент ноль целых восемь десятых. Физруку было угодно только одно: уйти домой. Он мало, что понимал в бормотании девятиклассника. — Давайте вместе установим планку на высоту норматива. У нас метр двадцать, правильно? Физрук тупо кивнул и поставил планку на нужную высоту. Яша подошел к ней. — Если я правильно помню, планку можно перескакивать, выполняя то, что я называю «ножницеобразное» движение ногами. Так? — Так. — Я могу постараться освоить перекидной стиль Брумеля или фосбери-флоп, но ведь вы требуете именно перескок. — Ну и что? Вместо ответа Яша подошел вплотную к планке и посмотрел из-за нее на Стругураша. Планка упиралась прямо в мощный нос Гольдмана. — Понимаете? — радостно сказал он. — Нормативы пишутся для усредненных габитусов. А для исключений должны быть коэффициенты. Яша взглянул на разметку для прыжков в длину с места. — Таня Каштанова, — сказал он задумчиво. — Полная дура. Но ноги у нее длиной с меня. Как же вы хотите, чтоб я выполнял ее нормативы? А если мы применим коэффициент Гольдмана... Физрук прервал лекцию, в глубине души с ужасом сознавая, что в словах Гольдмана кроется какая-то хитрая еврейская логика. — Ни... (тут он опять вспомнил о лексиконе, подобающем учителю) ...чего ты, Гольдман, не понимаешь! Во-первых, эти нормативы, знаешь, откуда спущены? О-го-го! Менять их никто не позволит! А во-вторых, ты не думай, я не дурак, я всё понимаю. Твой коэффициент — это полная ерунда. Если я возьму, к примеру, стометровку, и норматив, который ты и так не выполняешь, умножу на твои дурацкие ноль восемь («Пузырь бы сейчас!» — ассоциативно подумал он и сглотнул слюну), то ты в жизни так не пробежишь! Яша потрясенно уставился на физрука. — Вы что, серьезно? — спросил он. — Вы действительно не понимаете, что умножать на коэффициент нужно только нормативы, где есть метры и килограммы, а секундные нормативы на него надо делить? Теперь обалдел Стругураш. — Почему? — прошептал он. Гольдман безнадежно махнул рукой. — Я боялся, что вы не поймете. Ну, поймите тогда другое: серебряные медали за одну «четверку» в аттестате отменили много лет назад, так что мне нужна золотая. Без медали мне не дадут поступить в ВУЗ, где есть военная кафедра. Процентных норм для евреев в СССР еще никто не отменял. Один вступительный предмет при наличии медали я за год мог бы выучить на уровне выпускника МГУ. Четыре предмета — даже я не смогу. Но оказалось, что Яшина мама была не готова потерять сына без боя. Она дошла до Рейгана, и Гольдманы смогли уехать. Тихо и быстро. ...Физрук уже выключал свет в старом, двадцать лет не ремонтированном спортзале, как вдруг увидел здорового мужчину, который, слегка прихрамывая, пересекал школьный двор. Мужчина подошел к Стругурашу и взирая на него с высоты ста восьмидесяти пяти сантиметров, тихо спросил: — Василий Николаевич? Физрук подслеповато всматривался в гостя. — Гольдман? — не веря себе, прошептал он. — Яша? — Яша, — захохотал гость и заключил Стругураша в объятия. Потом они сидели в модном ресторане города, в который физрук никогда не заходил по причине полного безденежья, и вспоминали то, что произошло (страшно подумать!) почти четверть века назад. Обменивались информацией об учителях и Яшиных одноклассниках, пили и ели. Яша приехал навестить старые могилы, которые он так и не смог найти — на них захоронили свежих покойников. Василий Николаевич грустно говорил о нищенских зарплатах в «свободной от гнета СССР» стране, о холодных батареях зимой и отсутствующей в кранах воде летом. Гольдман всё больше молчал, отвечал только на прямые вопросы: «Расти начал лет в шестнадцать. За три года вымахал. Хромота — осколок снаряда, ерунда — Ливан. Работаю — да, врачом, как и мечтал». К концу вечера сильно захмелевшего физрука Яша отвез на такси домой и на прощание незаметно сунул старому учителю в карман стодолларовую бумажку и прикрепленную к ней визитную карточку. На карточке на русском языке золочеными буквами было написано «Профессор Яков Гольдман. Специалист в области терапии, кардиологии и эндокринологии. Доктор философии. Заведующий кафедрой внутренних болезней больницы «Хадасса». Утром мечтавший о бутылке холодного пива Стругураш долго переводил взгляд с визитки на купюру, потом скривился и в первый раз за тридцать лет пожалел, что разучился плакать..." Ян Каганов | |
|
Самое смешное по рейтингу: